subject: Лимонная планета [2/4]
22.05.2019 08:36
Andrew Lobanov (tavern,1)
* * *
Дженни снова оглядела конференц-зал: все в сборе, не было только Августы. Но это и к лучшему. На доске появился слайд, загруженный Дженни.
— Начнем с азов. Первый параграф Конституции Вселенной кто помнит?
— Все расы равны, — подсказал Херберт с иронией.
— Совершенно верно, — отчеканила Дженни. – Поэтому с сегодняшнего дня на базе не должно звучать ни единого слова о неразумности рецидов. Это понятно, Херберт?
— А что сразу Херберт? Вы, инспектор, не должны меня понимать превратно. Разрешите объясниться. Я никогда не призывал к дискриминации! Но Конституция ведет речь о юридическом равенстве. А с точки зрения биологии расы космоса не могут быть равны: у них разный вес, рост, разные сроки жизни. Я даже не говорю про разное развитие цивилизаций. Но у разума много чисто биологических параметров! Например, память, способность к обучению, умение подавлять инстинкты ради сложных поведенческих стратегий. Объективные научные критерии придумал не я. Линейкой мы можем измерить рост, тестированием – способность к обучению. И получим разные цифры. Которые покажут, что расы не равны. Я вовсе не намекаю, будто слабая память...
— Именно что намекаете, Херберт! – отрезала Дженни. – Для нас, ксенополитиков, не имеет значения, что думают биологи, психологи, историки, социологи, а тем более военные. Нам не важно, правда ли, будто у рецидов плохая память и скорость мысли — в нашей профессии правды не существует. Вам надо просто вызубрить: неразумных рас не существует. Раса, если она раса, разумна по определению. А разум не измеряется тестами, он или есть или нет. Он неделим как квант!
— Кванты делятся, — заметил из угла Мигулис.
Дженни бросила на него испепеляющий взгляд.
— Я смотрю, вы совсем тут одичали. Повторяю как инспектор ЦУБ: разум – неделимая, неизмеримая величина. В религии это — душа. В синтетизме – элементаль вселенского замысла. В юридическом праве, в философии, даже вульгарном атеизме – субъект. Объясню на примере. Вы разумны, пока спите, Херберт? Вы осознаете себя? Вы много выучили во сне? Получается, днем вы разумная раса, к вечеру устали и полуразумная, а ночью – неразумная?
— На таком уровне я полемизировать не готов, — сообщил Херберт.
— С вами никто здесь не полемизирует, — ответила Дженни и вынула из-за пазухи жетон на цепочке, показав его Херберту и всем присутствующим. – Вам следует вызубрить первый параграф: все расы равны. Повторите!
— Все расы равны, — повторил Херберт.
— Прекрасно. А если равны, то мы обязаны строить дружеские отношения. Все расы – друзья. Повторяем за мной хором: «все расы друзья». Три-четыре! Все вместе!
Раздался нестройный хор голосов.
— Еще раз! Громче! Все расы друзья! Все расы друзья!
Присутствующие повторяли за Дженни несколько раз, пока она не сочла, что достаточно.
— Жаль, что нет рецидов в этой комнате, — заметил Херберт в наступившей тишине. – Им было бы полезно.
Все засмеялись.
— Вас, Херберт, как разумную расу с хорошей памятью, я попрошу запомнить этот разговор, – отчеканила Дженни. – Потому что через месяц в этой комнате будут рециды. И будут повторять «все расы друзья» вместе с нами. Это часть программы.
Собравшиеся изумленно переглянулись.
— Проблема в том, — задумчиво произнес Мигулис, — что у рецидов нет слова «друг».
— Этого не может быть! – отрезала Дженни. – Вы просто не знаете!
Мигулис погладил бородку и аккуратно выдохнул:
— В языке рецидов всего четыреста двадцать слов, — сказал он тихо. – Несложно выучить. Но понятия «друг» нет. Есть понятие врага – «чуг». И термин «аг-чуг» — по смыслу что-то вроде «временный помощник в убийстве общего врага».
— Союзник, — догадалась Дженни.
— Не совсем. Когда враг убит, твой аг-чуг сразу превращается в чуг – теперь предстоит разобраться с ним.
— Значит, нам выпадет честь подарить их языку слово «друг»! – подытожила Дженни.
Все смущенно замолчали. Мигулис покачал головой:
— У них врожденный язык. Они вылупляются с языком, памятью родителей и предков.
— Мемонаследование, — уточнил Херберт. – Как у галасимцев, адонцев и трисимметричных панцероидов Большого Шелла. Они получают с генами язык, приемы боя, нормы морали, а заодно помнят самые важные эпизоды из жизни предков своего рода.
Полковник тактично кашлянул.
— Вам, Дженни, нужно время, чтобы собрать побольше информации...
— Знание базовых принципов освобождает от изучения ненужных частностей! – отрезала Дженни. – Социальные законы едины для всех рас. В известной нам Вселенной сто восемь разумных рас. Я — магистр ксенотехнологии. Я работала с семью расами, выстроила отношения даже с зурянами! Сегодня я главный эксперт-технолог во всем ЦУБе. И я знаю, что говорю. В любой культуре есть союзники, есть привязанность к братьям, родителям...
В конференц-зале снова повисла тишина.
— Ну давайте, Мигулис, раз уж начали, чего молчите, — усмехнулся полковник.
— А почему я? – обернулся Мигулис. — Пусть Херберт объяснит, он биолог!
— А мне это зачем? – возмутился Херберт. – Есть литература по рецидам, статьи, справочники – все подробно описано, читай, не выходя из кабинета ЦУБа. Зачем мне это озвучивать? Чтоб потом в рапорте стояло, что Херберт опять фашист и оскорбляет чужую расу?
— Давайте я попробую помочь нашей Дженни! — вызвался вдруг Саймон и поднял руку. – Дело в том, что у рецидов нет привязанности к родителям – мать они сжирают, как только та перестает плодоносить, отца — как только он слабеет. Съесть отца — почетно, это выпадает не каждому, потому что потомков сотни. Лишних потомков сжирают отцы – обычно к концу засухи, когда племя доедает всех пленных рабов. Если отец был вождем – убивший вождя сам становится вождем. Любви к братьям у них тоже нет — братьев начинают жрать еще внутри кокона, и так растут: из полтысячи зародышей остается пятерка сильнейших, они и вылупляются...
— Пренатальный отбор, — уточнил Херберт. – Ни у какой другой разумной расы такого нет. В мужской отсек кокона самка закладывает около четырехсот личинок и замуровывает. Они начинают расти и драться за пищу. А пища в коконе – только они. Вырастают три-пять самых злобных... простите, сильных. Растут они внутри, уж извините за совпадение, около девяти месяцев. И вылупляются взрослыми, только встать на задние ноги и пройти ритуальный экзамен по истории рода. Детства у них нет – все обучение и школа проходит в коконе, в тесноте и драках. Биологи ставили внутрь видеожучков — возьмите записи, если не противно. Мне приходилось стоять у коконов и слышать вопли оттуда. В отсеке самок вылупляется одна: самки не воюют, у нее есть питательный пузырь, она его доедает и выползает за шесть месяцев. Самок считают недоразвитыми, панциря у них нет, за членов общества их не держат, они непрерывно строят коконы и плодоносят. На всякий случай уточню, что лично я не приветствую подобных законов природы, а выступаю против насилия, взаимной ненависти и половой дискриминации – так и укажите в рапорте.
Дженни даже слегка растерялась. Паузу нарушил Мигулис:
— Если вернуться к языку, иногда вылупляется всего один – единолуп. Единолупом быть особо почетно – вырос без братьев, сумел всех сожрать. Если вылупляются несколько, то есть перволуп – самый сильный, который пробивает выход из кокона, а за ним братья – солупы. Если кто-то из них потом убьет перволупа, он становится перелуп – убивший перволупа, тоже почетный титул...
— Хватит! – нервно перебила Дженни. — С меня довольно!
— Они, Дженни, — грустно подытожил полковник, — конечно, равная раса и очень нам друзья... Но ничего общего не найти. Поверьте тем, кто живет с ними рядом много лет.
— Почему ничего общего? – возразил Мигулис. — Кровная месть племен. Этот обычай был и у нас в древности...
— Стоп и тишина! – перебила Дженни и призывно хлопнула в ладоши. – Разговоры окончены, продолжаем работу по плану.
Она включила новый слайд:
— Времени мало, в двух словах азы технологии. Работа с чужими территориями бывает трех видов: партнерство, протекторат и марионеточное спонсирование. Первые два требуют достаточного уровня культуры, о них говорить не будем. Наш путь – третий. Рециды — примитивное общество четвертой категории с типичными проблемами. ЦУБ ведет четыре похожих проекта в разных концах Вселенной. Для примитивных мы используем стратегию «electi et impera». Для обществ индустриальных — «divide et impera». Для высших, информационных — «pressa et impera». Все схемы известны со времен Древнего Рима. Кому интересно — возьмите любой учебник по ксенотехнологии. Здесь первобытная клановая структура без власти и закона. И наш метод — electi et impera. Задача — сформировать electi. Для этого нам надо провести империализацию и выстроить вертикаль, на вершине которой будет лояльный нам вождь, следящий за своей территорией. Взамен он получает дотации — в нашем случае это простейшие предметы быта, а также поощрения самолюбию, учитывая совсем низкий класс цивилизации. Такова схема марионеточного спонсирования – невмешательство во внутренние дела с поддержкой лояльного следящего. Наша цель – чтоб он контролировал всю территорию и обеспечивал нам отсутствие угроз на ней. Для прессы это всегда называется дружбой народов. Для внутреннего пользования – гарантиями порядка. Для цивилизованного мира это единственный допустимый, а заодно самый эффективный способ прекратить нападения, подкопы и похищения людей. Альтернатива – геноцид. Но этот позорный путь никогда не применяется. Почему, полковник?
— Запрещен Пактом Гуманизма, — отрапортовал Гаусс.
— А еще потому, — веско закончила Дженни, — что это равнозначно признанию собственного неумения работать по примитивным территориям.
— Примитивные территории? – присвистнул Херберт. – Нет ли в этом расизма?
— Это научный термин из учебников, он относится к уровню общества, а не к расе. Есть высокоразвитые общества, есть примитивные. Высокоразвитая цивилизация должна обладать высокими технологиями работы с примитивными — гуманизм и толерантность. Этим мы и займемся. Для начала следует выбрать кандидатуру среди местных вождей. Кто-нибудь в курсе состояния нынешних племен и авторитетов? Или с окончанием научной работы закончились и все контакты с ними?
Собравшиеся разом зашумели.
— Херберт, ответьте вы! – потребовала Дженни. – Вы здесь ученый, вы ведете работу?
Херберт слегка растерялся.
— Работа конечно идет, — сообщил он, откашлявшись. – Но она... в общем, автоматизирована, без участия человека. Аэросъемка снимает кочевья сверху, микрожучки ползают и собирают информацию, все это пишется в базы данных, можно запросить у системы любой анализ. Вы хотите, чтоб я это сделал прямо сейчас?
— Да.
— Хорошо, я пошел за своим планшетом... – Херберт поднялся и вышел.
Полковник кашлянул.
— Вы не понимаете, Дженни, — заметил он. – У рецидов нет понятия благодарности, не говоря уже о верности. Когда им даешь подарки, они требуют больше, пока не впадут в агрессию.
— Полковник, не учите меня работать, — отмахнулась Дженни. – Читайте учебник ксенотехнологии, там все схемы расписаны по пунктам.
— Господин полковник прав, — неожиданно поддержал Мигулис. – Благодарности у них нет, они предадут как только смогут. Главное для них – свой собственный род, он у них в генетической памяти.
— И вы, Мигулис, тоже не учите меня работать.
— Кроме того, вожди постоянно жрут друг друга и меняются! – неожиданно произнес Лях.
Дженни обернулась:
— Одна из первых задач – сделать так, чтобы на примитивной территории вождь был один и никогда не менялся. Так мы получим безопасность региона.
Вернулся Херберт, на ходу копаясь в планшете. Он вывел карту на экран: два полушария, размеченные цветными областями и флажками. Заштрихованные пятна солончаков, синие точки водных источников, красные флажки, обозначающие стоянки племен и колыхающиеся огоньки в тех местах, где идут стычки.
— Самый крупный род — Хох, — заговорил Херберт, указывая пальцем, — он контролирует треть планеты, разбит на тысячи подкланов, которые постоянно грызут друг друга. Род Гтох числом поменьше, их много в наших краях, на юге. Есть род Лкох...
— Шкох, — поправил Мигулис. – Я переслушал много записей.
— Да будь они все прокляты, — отмахнулся Херберт. – В общем, тоже большой. Остальные меньше, до тысячи воинов. Вот я вывел диаграмму столбиками.
Дженни кивнула:
— Кто более дружественный к нам?
— Никто, — ответили разом все присутствующие, и от такой неожиданности переглянулись.
— С кем было меньше конфликтов?
Все молчали, Херберт пожал плечами.
— Хорошо, — продолжала Дженни, — есть информация по вождям крупных родов?
Херберт снова уткнулся в планшет, набрал несколько запросов, и на экране появилась разноцветная схема и несколько треугольных рыл, напоминавших раскрывшиеся еловые шишки.
— Почему такие фотографии плохие? – спросила Дженни.
— У микрожучков объективы быстро забиваются песком, переговоры и перемещения пишутся лучше. Да зачем вам их фотографии, они же одинаковые как тарелка с креветками...
— Херберт! – прикрикнула Дженни.
— Нет, ну правда, вы же их не различите! Я только могу сказать, что вождь Хох стар, его скоро съедят. Они живут в среднем до десяти земных лет, а ему уже одиннадцатый пошел.
— Так мало? – удивилась Дженни.
— Зато взрослеют всего за год.
— Мне казалось, они должны жить до ста как панцероиды Большого Шелла, они же так похожи.
— Вы, главное, не ляпните такого на Большом Шелле, — усмехнулся Херберт. – Они люто ненавидят рецидов с момента, как мы их открыли. Для них это как древнему мусульманину показать обезьяну и объяснить, что человеческий род точно произошел от нее... – Херберт снова покачал головой: — Нет, это разные виды.
— Но есть гипотеза ковчега! — с жаром возразил Мигулис.
Херберт даже подпрыгнул:
— Бред! У Шелла никогда не было космических технологий, ни до Катастрофы, ни после! Вы бы еще вспомнили гипотезу расколовшейся планеты! И гипотезу божественной эвакуации! И магической телепортации!
— Телепортация бред, — согласился Мигулис. — А раскол планеты, скажем, от метеорита, по-моему вполне научная...
— Чушь! – взвился Херберт. – Вам же Петерсон, профессиональный планетолог, столько раз объяснял, а вы опять! Шелл – планета земного типа! Спутник Ич-Шелл – тяжелый планетоид из свинца и тория! Как они могут оказаться обломками одного тела?! Только полный кретин...
— Стоп и тишина! – перебила Дженни. – Вождь второго племени моложе?
Херберт пришел в себя и глянул в планшет.
— Вождь у Гтох совсем молодой, ему два года. Единолуп.
— Очень хорошо, — подытожила Дженни. – С ним и будем работать, это будет наш Сансан.
— Простите? – переспросил Мигулис.
— Общий термин для вождя примитивного общества, — объяснила Дженни. – Происходит от «сын солнца». У любых культур ниже третьего уровня верховный вождь всегда объявляет себя второй персоной мироздания: Сыном Светила, Посланником Неба или Наместником Бога. Понятно, почему он персона вторая, а не первая? — Дженни оглядела конференц-зал. — Основной закон первобытного общества — диполь власти и подчинения. Власть без подчинения не укладывается в сознание, как палка с одним концом. Поэтому вождь должен предъявить своим рабам точку собственного подчинения, даже если ее нет. Поза раба — всегда у ног, выше подданных стоит вождь, а точка подчинения вождя, значит, должна быть совсем наверху — гипотетическое продолжение вертикали власти. А наверху что? Небо, светило и божества. Это всеобщий закон. Наша задача – вклиниться в эту вертикаль: для своего народа вождь останется Сыном Света, но будет подчиняться Властелину Света. То есть — вам, полковник.
— Что?! – изумился Гаусс. – Я Властелин Света?!
— Можем придумать вам другое имя, например Санта Гаусс. Важно, что вы – комендант, авторитет, вас они знают и боятся, вас надо вклинить в диполь подчинения и замкнуть власть на себя. — Дженни снова повернулась к экрану: — Выведите мне снова карту... – Она нахмурилась и ткнула пальцем: – А поселения вокруг базы, которые вы сожгли, это были сплошь кочевья Гтох?
— Вообще они тут бегают вперемешку, — ответил Херберт. — Опасаетесь, что нас записали в кровные враги? Мы враги у всех племен, потому что другие, и у нас есть, чем поживиться. Наоборот: мы недавно доказали, что мы сильные враги, нас боятся и уважают. Вам их не понять, Дженни...
— Почему же, вполне. Значит, работаем с Гтох. Как вы их обычно вызываете пообщаться, полковник?
— Выезжаем на тракторе и вываливаем кучу тряпок — они любят тряпки и не нападают. Потом можно говорить через бронестекло.
Дженни покачала головой:
— Никакого бронестекла. Мы выйдем из трактора и пойдем пешком. Впереди пойдете вы, полковник, и будете выкрикивать то, что буду диктовать я, Мигулис будет переводить.
Все хором загалдели.
— Это невозможно! – кричал Херберт. — Пешком к ним ходили только фольклористы, и вот чем кончилось!
— Я ссыльный, а не смертник! – возмущался Мигулис. – Мне два года осталось!
— Что станет с базой, когда меня убьют? – говорил полковник.
Дженни подняла руку.
— Стоп и тишина! Я профессионал, автор учебников, и я точно знаю, что делаю. Если вы трусы, я бы обошлась без вас, но мне нельзя: самка в примитивных цивилизациях, где отбор идет через конкуренцию самцов, занимает униженное положение и ее не принято слушать. Поэтому идет полковник, я и переводчик. Сперва отправим маленького робота-парламентера с тряпками и заученными словами о том, что завтра в полдень вождь всех людей Гаусс явится провести переговоры со своим братом... как его зовут?
— Вот только не брат! — возразил Мигулис. — Брат – солуп, конкурент на всю жизнь. Солупов приходится терпеть, чтобы они продолжили род в случае гибели, но не стали причиной этой гибели! Солуп всегда пытается убить перволупа.
— Демагогия, — отмахнулась Дженни. – Схема предписывает использовать термин братья, значит будем использовать его.
Вдруг послышался голос Августы – оказалось, она незаметно вошла.
— Скажите, Дженни, — спросила Августа, глядя спокойными серыми глазами. – Могли они не убить Нэйджела, а взять в братья и растить как своего?
— Конечно, дорогая, именно так они и поступили, — ответила Дженни.
— Тогда я пойду с вами. Вдруг они расскажут про Нэйджела?
— Не завтра. В следующий раз, обещаю.
* * *
Тулф и свита пришли на место за несколько часов — было их сотни полторы. Первым делом они вырыли в песке множество ям, и половина родни спряталась там с топориками, прикрывшись раскидистыми ветками сиреневой мочалки. Дженни хладнокровно наблюдала изображения с камер, казалось, именно этого она и ждала. Решив, что пора, она сделала знак, первой надела кислородную маску, и все трое вышли из трактора. Дженни вдруг заметила, что на корме размашистой черной краской намалевано: «cucarachas muerte!».
— Это, — указала она пальцем, — стереть сегодня же.
— Зачем? — удивился Гаусс. — Они же не умеют читать.
— Это нужно не для них, а для нас. Мы люди. И должны оставаться людьми в любой ситуации. Сегодня же стереть.
— Если у нас еще будет это сегодня... — пробурчал Мигулис.
Они шли по ярко-лимонному песку. Было жарко, кондиционеры скафандров едва справлялись — местная звезда Ассанта висела над головами гигантским оранжевым шаром и палила нещадно. Тени были короткими. Вокруг сколько хватало глаз простиралась каменистая пустошь такого же лимонного цвета. Пустыня выглядела безжизненной, лишь местами блестело что-то вроде канав, усыпанных желтыми кристаллами, а по краям такой канавы обычно кудрявились здоровенные дырчатые лепестки капусты сиреневого цвета – единственная флора этой планеты: капуста, она же мочалка. Желтая пустыня продолжалась до горизонта, который казался совсем рядом, и где-то там поблескивали поля солнечных батарей.
Дженни решила, что молчание затянулось.
— В любой культуре есть традиция переговоров без оружия, — сообщила она. – Не может не быть.
— Есть и у рецидов, — охотно подтвердил Мигулис. — Одно из самых известных стихотворений поэта Архо: «Я без копья — Ты без копья — Нынче друзья». Это всё, у них короткие стихи. Перевод мой, — не без гордости сообщил Мигулис. — Рифму я добавил от себя, они не знают рифмы. Там главное в поэзии — количество слогов выдоха, каждый сопровождается ударом клешней по панцирю...
— А вы же говорили, что слова «друзья» нет? – перебила Дженни.
Мигулис смутился.
— Если переводить совсем дословно, это будет э-э-э... «ур лаз топ о-цы, гер лаз топ о-цы, вех ка-боб аг-чуг» — «я вышел из норы без копья, ты вышел из норы без копья, это в честь праздника — погиб враг, против которого мы были в заговоре».
— И сразу другой смысл, — заметил полковник Гаусс.
— Хорошая идея начать с этого стиха, — подытожила Дженни. – Гаусс произнесет любую фразу, Мигулис переведет как стих.
— Только господину полковнику надо колотить ладонью по груди, — уточнил Мигулис. – Чтобы они поняли, что это он читает. Если Тулф ответит — значит, разговор пошел на равных. А если нападет...
— Если нападет, — уточнил полковник, — вы, Дженни, даже отреагировать не успеете: у них от природы мышцы другого типа. Они стальной трос перекусывают и разгоняются до двухсот километров по песку. Человеку с ними не справиться — у гадов скорость как у пули, только роботы успевают реагировать. И я хочу заметить, что сейчас они окопались для атаки.
— Прекратите истерику, полковник, — холодно осадила его Дженни. — Делайте то, что говорит эксперт. Мы навязываем незнакомую им схему поведения, угрозы они не видят, включится любопытство.
— А если нет? — спросил Гаусс.
— Доверьтесь опыту, — повторила Дженни, — Вы двадцать лет отстреливались с базы, а я пятнадцать лет работаю с негуманоидами.
Под ногами хрустел липкий желтый песок, сверху палила безжалостная Ассанта, а вдали над самым горизонтом висел далекий тусклый диск Большого Шелла. Впереди стояли рециды в низкой стойке. Наконечники копий тускло поблескивали.
— Стоп, тишина, — негромко скомандовала Дженни и остановилась. — Держим паузу. Мигулис, ставим коробку на песок и раскладываем подарки перед собой. Медленно!
Мигулис принялся выкладывать стеклянные плошки, бусы из металлокерамики и фонарики. А Дженни рассматривала своего будущего Сансана. Вождь Тулф был самый рослый.
Усики, которыми поросла треугольная морда, были совсем еще розовые — только начали темнеть с концов. Дженни читала, что это говорит о юном возрасте – год-два. Стоял вождь на трех крепких ходовых ногах, вывернув их немного косолапо – в этой неряшливой позе чувствовалась раскованность и некое презрение к миру. Три могучие клешни верхнего пояса то неподвижно свисали вдоль туловища, то начинали почесывать туловище между хитиновыми пластинами. Тело вождя было, как у всех, опоясано плетеной сбруей из кишок и веток, только оружия на нем висело больше – маленьких метательных кольев был целый пучок, а по бокам виднелась пара местных топориков-хлыстов: острый камень, приделанный к гибкой плетеной рукоятке. В том месте, где головогрудь переходила в брюхо и служила чем-то вроде шеи, висело богатое ожерелье из нанизанных глаз – даже странно, как в таком юном возрасте он успел съесть столько врагов. Помимо ожерелья на шее вождя красовались еще две плетеные ленты: на одной висел пластиковый фонарик из тех, что дарили им когда-то пачками. На другой красовался крупный плетеный шар – то ли фляга с водой, то ли своего рода медаль, символизирующая власть. Морда вождя не выражала ничего – такая же, как у всех здесь, хитиновая треугольная пирамидка, обращенная острием вперед, с усиками, выбивающимися из-под нахлестов чешуйчатых пластин, с тремя глазами и пучком жвал на конце. Он был похож одновременно на земного броненосца и на кузнечика под сильным увеличением, если бы не три глаза, по одному на каждую грань морды. Дженни прежде никогда не работала с трисимметричными организмами, и на Большом Шелле ей тоже бывать не доводилось – вблизи они, конечно, выглядели жутко.
Ящик с подарками опустел, все дары были разложены по песку. Но рециды не спешили бросаться на драгоценности, хотя пучили глаза и нетерпеливо переминались.
Полковник хлопнул ладонью по груди и громко выкрикнул:
— Ахо!
Ответом была гробовая тишина — на приветствие никто не ответил.
— Продолжаем по плану, — спокойно произнесла Дженни. – Гаусс, декламируйте что-нибудь и колотите по груди...
Полковник на миг замешкался и забасил:
— Протокол выхода на поверхность базы... Провести визуальный осмотр через наружные камеры... Вывести трех охранных роботов в шлюз... Первый под прицелом двух других производит осмотр прилегающей территории, обращая особое внимание на неровности песка...
— Ур! Лаз! Топ! О! Цы! – выкрикивал в паузах Мигулис, тоже хлопая себя ладонью по груди. — ... Вех! Ка-боб! Аг-чун!
— Смотреть им в глаза! — яростным шепотом приказала Дженни.
Шеренга рецидов замерла в пяти метрах. Вокруг — справа, слева, за спиной — сидели в своих ямах воины и тоже ждали.
— Ахо... — вдруг негромко выдохнул вождь и снова лениво почесался.
И сразу со всех сторон послышалось:
— Ахо!!! Ахо!!! Ахо!!!
Рециды переворачивали копья, втыкая их остриями в песок.
Тулф бочком пробежал вперед, очутился перед полковником и ухватил клешней связку бус. От него удушливо несло тухлым мясом.
— Вот только так, — назидательно прошипела за спиной полковника Дженни Маль. — Сила разума, красота поэзии и точное соблюдение технологии!
Дальше переговоры шли хорошо. Дженни тихо говорила за спиной полковника, тот громко повторял, Мигулис переводил.
Тулф сперва не понимал, что от него хотят, но Дженни была терпелива и заставляла повторять одно и то же всякий раз другими словами. Наконец Тулф прекратил шевелиться и задумался – думал он явно медленней, чем двигался и жестикулировал. Его усики по всей морде подрагивали.
— Хох – чуг, — заявил он наконец.
— Чуг, — подтвердил полковник.
— Хох – чуг, Шкох – чуг, Ррох – чуг, Кжчох – чуг... – перечислял вождь. — Алоэ – чуг!
— Алоэ – означает весь, все, любое, — шепотом пояснил Мигулис.
— Чуг! – подтвердил полковник. – Алоэ – чуг, Гтох и полковник Гаусс – аг-чуг. Тулф – Сансан!
— Сансссан, — с трудом повторил вождь, пробуя незнакомое слово, смысл которого ему так долго объясняли.
— Алоэ сансссан! – воскликнул он, обвел клешнями бескрайнюю равнину, а затем ударил себя в грудь: — Санссан!!! – Он указал клешней на полковника: — Плк Гсс аг-чуг!
— Аг-чуг, — терпеливо повторил полковник Гаусс.
— Ич! – выкрикнул вождь и положил клешню на плечо полковника.
— «Ич» — означает рядом, близко, плечом к плечу, — шепотом пояснил Мигулис.
— Положите тоже руку ему на плечо! — скомандовала Дженни и полковник подчинился.
Вождь снова заговорил.
— Он говорит, что враги сильны, — объяснил Мигулис. – Просит огненный хлыст. Огнемет.
— Полковник Гаусс даст Сансану огнемет, — подсказала Дженни.
— Нет, — обернулся полковник.
— Полковник Гаусс даст Сансану огнемет! — с нажимом повторила Дженни.
Брови полковника полезли вверх.
— Инструкция ЦУБ запрещает давать дикарям оружие! – рявкнул он.
—ЦУБ здесь я, — напомнила Дженни и вынула жетон, он ярко сверкнул на солнце.
Вождь внимательно смотрел на жетон. Его усики восхищенно подрагивали.
— Пока я здесь, огнеметов у тварей не будет! – твердо сказал полковник. – Высылайте меня под трибунал, а потом делайте что хотите!
— Стоп и тишина! – прикрикнула Дженни.
Вождь вдруг оказался прямо перед ней и угрожающе поднял все три клешни. Мигулис изо всех сил залопотал что-то на местном языке.
— Аг-чуг! – произнес полковник с отчаянием и указал пальцем на Дженни. – Аг-чуг! Аг-чуг!
Дженни медленно-медленно сняла с шеи жетон и передала его полковнику. Тот недоуменно посмотрел на него и надел себе на шею.
Вождь мгновенно успокоился и вернулся на свое место перед полковником.
— Что это было? – тихо спросил полковник.
— Все хорошо, — шепнула Дженни. – Вы друзья, он защищает вас от меня. Вы перволуп, я солуп, а перелупом он мне стать не позволит. Диполь власти установлен правильно и работает как надо. Выполняйте, что я сказала!
— Полковник Гаусс даст Сансану огнемет... — пробасил Гаусс хмуро, и Мигулис начал переводить.
Когда он закончил, вождь издал вопль и вдруг пустился в пляс. Он крутился волчком, поднимая клубы песка и описывая круги как смерч, он приседал и размахивал клешнями. Вслед за ним пустились в пляс его воины. Из окопов повыскакивали спрятавшиеся и тоже начали кружиться.
— Что вы стоите, полковник? – прошипела Дженни. – Пляшите! А мы за вами.
— Как? – растерялся полковник.
Вместо ответа Дженни подняла руки и начала пританцовывать на песке. Мигулис тоже начал дергаться. Полковник разочарованно развел руки в стороны, чуть присел, едва-едва согнув коленки, поднял руки вверх и снова неловко присел. Он топтался на месте, делал наклоны и приседания, вытягивая вперед руки, как привык делать утреннюю гимнастику. На рецидов это произвело неизгладимое впечатление — они прекратили вопить, остановились, а затем принялись повторять его позы.
Сверху, с аэрокамер, полковник смотрелся школьным учителем, который вывел на зарядку свой класс. По крайней мере, так Херберт сказал Ляху, с хохотом указав на экран.
* * *
В столовой Мигулис взял коробку еды и подошел к столику, куда только что села Дженни.
— Разрешите составить компанию? – спросил Мигулис.
— Конечно, — кивнула Дженни.
Мигулис поддел край фольги, из коробки повалил пар и аппетитно запахло зеленым горошком.
— Все-таки считаю, что мне повезло, — сказал он. — Ссыльным здесь позволяют жить и питаться вместе с гарнизоном, дают интересную работу.
— За что вы осуждены, можно полюбопытствовать? – спросила Дженни.
— Журналист – одна из самых опасных профессий, – усмехнулся Мигулис. — Вторая после политики.
— И все же? – полюбопытствовала Дженни.
— Ничего достойного вашего внимания, — отмахнулся Мигулис, – авторские права. Я вам хочу сказать другое: я не верил, что ваши схемы работают, но беру свои слова обратно.
Дженни улыбнулась, показав ровные белые зубы с застрявшими кое-где частицами горошка:
— Это закон Вселенной, Йозеф. Если существа обрели разум, они социальны и живут в обществе себе подобных. А значит, у них есть система социальных договоров и традиций: месть, дружба, союзничество, благодарность, власть, подарок, доверие. В этом поле мы и работаем. Если общество отстает от нас на много веков, мы используем свое превосходство не чтобы провоцировать вооруженные конфликты и показывать силу оружия, а чтобы наладить партнерские отношения так, как это выгодно нам. Миссия высшей цивилизации — навязать свои правила игры, а не принять местные...
Внезапно в столовую вошел Лях и принялся озираться. Заметив Дженни, подбежал к столику.
— Да как вы себе это представляете?!! – вскричал он возмущенно.
— Что случилось?
— Полковник сказал, вы требуете, чтобы я подготовил огнеметы для передачи рецидам?!
— Да.
— Это оружие! – кричал Лях. — Там интеллектуальная система! Она подчиняется только человеку или роботу, выполняющему четыре закона роботехники! Огнемет невозможно дать рециду, он заблокирован от применения чужими! У нас нет прав снять блокировку!
— А, вот вы о чем, — кивнула Дженни. Она сняла с шеи жетон и протянула Ляху: — У нас есть любые права. Приложите, снимите блокировку и верните мне.
Лях ушел, потрясенно сжимая жетон.
— Мне кажется, Лях не хочет давать рецидам огнеметы, — заметил Мигулис. – И никто не хочет.
Дженни пожала плечами:
— Это необходимая часть плана. Как Сансан установит контроль над территорией, если не запугает соседей?
Мигулис снова вздохнул.
— Возьму себе еще котлету, — сказал он. – Вам принести?
— Спасибо, я сыта.
Мигулис вернулся за столик и некоторое время смаковал белковую котлету.
— Дженни, вы, конечно, большой профессионал, — продолжил он тактично, — но все-таки рециды особая раса. И я боюсь... Мы все боимся, что... Ваши схемы – они для тех рас, которые... – он с трудом подбирал слова: – больше демонстрируют свою разумность. Рециды — другие. Вот вы сказали – запугать соседей... Рецидов нельзя запугать! Вы не видели, как они бросаются с голыми клешнями на трактор под огнеметы. У них нет страха, они не ценят жизнь — ни свою, ни чужую. Потому что не верят в смерть.
— Так не бывает, — возразила Дженни.
— Здесь так. У них память предков. Они помнят, что было до их рождения, понимаете? Поэтому уверены, что жизнь циклична, и после смерти будет перерождение. Каждый их них считает себя не личностью, а бесконечным родом.
Дженни вскинула брови.
— А их не смущает параллельное существование живых родителей? Или братьев с той же памятью? А тот факт, что их воспоминания о жизни предков только до момента зачатия?
Мигулис пожал плечами.
— Такие мелочи никогда не смущали даже существ и без генетической памяти. Но если у тебя память предков длиной в несколько поколений, то вера в перерождение души непоколебима. Бессмертие и служение своему роду – это главное в их психологии. У поэта Архо было так: «Как смерть найти такую, чтоб забыть, кем был, кем есть, кем после буду быть?» Перевод мой.
— Этот Архо уважаем среди рецидов? Мы можем с ним встретиться?
Мигулис покачал головой:
— Его давно казнили.
— Как? — удивилась Дженни.
— Как казнили? Пробили в панцире дыры и засыпали внутрь соль. Одна из самых долгих и мучительных казней. Рециды большие мастера по части пыток.
— А за что его казнили? – удивилась Дженни.
— Поэт – опасная профессия, — пожал плечами Мигулис. — Вторая после журналиста. Зато он теперь национальный классик, если отозваться о нем пренебрежительно — убивают.
Дженни встала.
— Спасибо за приятную беседу, Мигулис. У меня к вам просьба: придумайте несколько лаконичных надписей на языке рецидов: «Непобедимый полководец», «Главный друг людей» и «Великий ученый». Будем поощрять нашего Сансана медальками.
— У них же нет письменности, — удивился Мигулис.
— Ох, я и забыла...
— А если сделать говорящий брелок? – воодушевился Мигулис.
— Нет, это не работает – не будешь же каждому встречному включать. Отстающие расы покупаются только на медальки.
В столовую вбежала Августа и устремилась сразу к Дженни.
— Ну что? – спросила она тревожно. – Есть новости про Нэйджела? Они что-то рассказали? Ведь он жив, жив?
— Я тоже так думаю, дорогая, — ответила Дженни. – Мы обязательно все узнаем.
--------------------------------------------------------------------------------